A drawer & a honest art-thief.
24.06.2013 в 20:29
Пишет Мифоплет:Сказки быта: "Б/у, 1 жел."
Ну вот так...
Толкая на удивление нескрипучую дверь антикварной лавки, Джо рисковала немногим. Двадцаткой плюс-минус пара долларов, что означало неделю до зарплаты на быстрорастворимой лапше – для вчерашнего студента, самостоятельно оплатившего обучение, не самая пугающая перспектива. Зато в случае успеха статья могла выйти в бумажном варианте журнала, а это помимо денег сулило ещё и имя. Бумагу абы на кого не тратят, и печатные публикации служили золотым билетом в мир подающих большие надежды звёздочек журналистики.
Джо в звёзды не рвалась, ей хватило бы и простой возможности иногда самой выбирать темы для статей.
Она нервно осмотрелась в поисках других покупателей или владельца лавки, но никого не нашла. Если бы взгляд Джо после этого сразу же не упал на стеллаж с лампами, она точно бы сбежала обратно на солнечную осеннюю улицу.
В том, как два десятка ламп были расставлены по трём полкам, на первый взгляд не наблюдалось никакой логики. Совсем древние – рядом с двадцатилетними новоделами, глиняные рядом с металлическими, нетронутые рядом с использованными. Даже разброс цен, и тот достигал двух порядков. Джо покрутила в руках пятидолларовую дешёвку, кончиком пальца погладила гравированный бок красотки за три сотни. В запланированную двадцатку укладывалась только пара мало-мальски приличных ламп, и в итоге Джо остановилась на более старой, но с пометкой «1 жел.» на ценнике.
Прижав свою находку локтем к боку, Джо двинулась вглубь лавки, к едва виднеющемуся низкому прилавку. Хозяина не нашлось и там, зато прямо на витринном стекле мерцал настольный звонок с до блеска отполированной кнопкой. Джо пару раз нерешительно по ней стукнула, и в ожидании возможности расплатиться выставила лампу на прилавок.
Лампа была небольшой: дюймов семи от изгиба ручки до кончика носика и дюймов трёх в высоту. Недавно, но без особого тщания чищеная медь шла весело поблескивающими пятнами. Снизу на ножке угадывалось затёртое клеймо заводской штамповки и год изготовления: 1963. Рядом с ним виднелись три процарапанных кружочка, не больше спичечной головки каждый.
Три отметки и цифра «1» на ценнике в сумме давали четыре неполных цикла за пятьдесят лет. Мало, катастрофически мало, даже если и не начинать гадать, сколько именно лампа простояла в отнюдь не специализированном антикварном магазине. Возможно, что и годы.
Одна эта мысль заставила Джо сочувственно нахмуриться.
Пару минут спустя, открыв спрятанную за неприметной тёмной портьерой дверь, появился хозяин лавки – сухой, блеклый старик. Он рвано кивнул Джо, поднёс картонный ценник к глазам и отстранённо произнёс: «Восемнадцать долларов и сорок центов». Пока Джо отсчитывала деньги, старик срезал бирку и загнутой проволочкой выковырял из медного носика служивший пробкой кусок воска. Из лампы тут же вырвалось облачко фиолетового дыма, и она звонко подпрыгнула на стекле. Не обращая на это внимания, владелец лавки извлёк из-под старинной, механической ещё кассы рулон коричневой обёрточной бумаги, отмерил лист футов трёх в длину и принялся аккуратно, даже с некоторой опаской запаковывать покупку. Носик при этом он поспешно, в несколько слоёв залепил клейкой лентой, то ли сглаживая острые края, то ли не давая вырваться наружу содержимому лампы.
Закончив с упаковкой, по-прежнему молчаливо-равнодушный старик забрал с прилавка деньги, вручил Джо свёрток и чек и уставился на неё нечитаемым пустым взглядом. Джо нервно попрощалась и с трусливой стремительностью полувылетела-полувыбежала на улицу. Лампу при этом она крепко прижимала к груди, словно бесценное сокровище или испуганное животное. Теперь, после покупки, идея уже не выглядела такой заманчивой, но вернуться в лавку и сказать, что передумала, у Джо не хватило бы смелости. Она представила себе осуждающий взгляд в блеклых глазах старика-антиквара, крепко вздрогнула и первым же трамваем поехала домой.
Дома Джо сразу распаковала лампу и водрузила её в центр рабочего (он же обеденный – ввиду миниатюрности снимаемой квартиры-студии) стола. Обёрточная бумага лежала рядом, густо усеянная кусочками отклеенной клейкой ленты, и создавала видимость досрочно наступившего Рождества. По дороге домой Джо подумала было выставить лампу на один из любительских аукционов-барахолок, но с почтовыми расходами прибыль вряд ли бы превысила семь-восемь долларов, так что истраченная десятка стоила попытки. Со вздохом Джо передвинула лампу поближе к краю стола и аккуратно, двумя пальцами потёрла рыжевато-пятнистый бок.
Из носика тонкой густой струйкой повалил уже виденный ранее дым. Он медленно собрался в облачко, которое, достигнув фута в диаметре, отлетело от стола к окну и там продолжило расти. Минут через десять оно заняло добрую четверть комнаты и лампа с тихим чихом выплюнула последний клубок. Зависнув на месте, дым свился в колонну семи футов высотой и шести в обхвате, и из неё в комнату шагнул невысокий человек.
По большому счёту, рассмотреть материализовавшегося джинна Джо не успела. Пока он оглядывался, она отметила коренастое телосложение, взлохмаченные рыжие волосы и светло-серую футболку. В следующее мгновение джинн увидел Джо, почему-то сморщился, словно бы в рот ему запихнули целый лимон, и сердито пробормотал: «Нет. Просто нет».
После чего шагнул обратно в не успевший рассеяться столб дыма, и тот за считанные секунды втянулся в лампу.
Джо пару раз моргнула и с отчётливым «клац!» закрыла рот.
– Между прочим, я извинился, так что не надо, не надо. Нет, серьёзно, а что я должен был подумать? Молодая девчонка, судя по своей конуре еле сводящая концы с концами, на последние гроши в задрипанной лавке старьёвщика покупает джинна с одним желанием, которого – и мне почти не стыдно в этом признаться – не могли продать без малого пятнадцать лет, при том, что цена на меня никогда не была особо запредельной… Так вот, меня призывают, я вижу девицу, конуру; и что прикажешь думать? Что она попросит бантик и букет ромашек? Нет, я сделал вполне логичное предположение, что сейчас прозвучит какая-нибудь астрономическая глупость: мир во всём мире, миллион долларов или прекрасный принц с конём в придачу. Потому что никто и никогда не читает правил, и считать, что ты, детка, окажешься исключением, с моей стороны необоснованно.
Джо могла поклясться, что всю тираду (с интонациями и риторическими вопросами) джинн – Рэй – выдал на одном дыхании, ни разу не запнувшись. И даже не отвлекаясь от копания в висящем над кухонным уголком шкафчике, на который Джо указала сразу после второго появления и мрачного: «Кофе есть?». За минувшие пять минут Рэй успел выудить джезву и банку с чёрным перцем и теперь перерывал полку за полкой в поисках самого кофе.
К тому моменту, как джинн добрался до второй сверху полки, Джо несколько пришла в себя и вспомнила об обязанностях гостеприимной хозяйки. Надорванный пакет с кофе обнаружился ровно там, где и пролежал последние два месяца: на самом верху, у дальней стенки. Джинн со своим ростом не мог его даже увидеть, не то что достать.
Рэй был не просто невысоким: до пяти с половиной футов он дотянулся бы, только привстав на цыпочки и слегка подпрыгнув. Зато таким плечам мог позавидовать мужчина на добрую голову выше; застиранная до паутинной мягкости и полупрозрачности футболка любовно подчёркивала крепкие мышцы спины и рук. В комплект к футболке шли такие же выцветшие, протёртые на коленях джинсы и совсем не вписывающиеся в образ фермерского паренька из восьмидесятых широкие кожаные браслеты, закрывающие руки джинна от запястий до середин предплечий.
Эти браслеты единственные хоть что-то говорили о природе Рэя. Коричневая шероховатая кожа была сплошь усыпана заклёпками из разноцветных металлов и обточенными в форме полусфер камнями. Некоторые из них дёшево поблескивали, как стекляшки, сквозь часть змеились трещины. Рэй на свои странные украшения, больше напоминавшие вычурные кандалы, не обращал никакого внимания – так обычно не замечают обручальные кольца, – зато взгляд Джо постоянно цеплялся за них. Когда Рэй возился с кофе, когда размахивал руками, иллюстрируя очередную тираду («К тебе что, периодически заглядывает стадо вороватых жирафов, что самое необходимое нужно запихивать на самую дальнюю полку?»), когда просто стоял у крошечной плиты, скрестив руки на груди и взглядом подгоняя единственную работающую конфорку из двух.
У Джо на кухне (той части единственной комнаты, что считалась кухней) как у себя дома орудовал низкорослый рыжий джинн, которого она купила за восемнадцать долларов и сорок центов. И это… оказалось несколько менее странным, нежели должно было быть.
После того, как Рэй доварил кофе, они уселись за крошечный стол, каждый сжимая причитающуюся ему чашку. О свою Джо больше грела ладони, поскольку кофе не любила и держала его только для гостей; Рэй, наоборот, никак не мог оторваться. На не закрытой руками и чашкой части его лица читалось искреннее, какое-то даже недоверчивое удовольствие. Словно бы все те пятнадцать лет, что его не призывали, джинн никак не мог проснуться. А теперь вот дотянулся до спасительного кофеина.
Не рискуя прерывать долгожданное воссоединение, Джо продолжила рассматривать своего гостя. У Рэя было приятное, хоть и с грубоватыми чертами лицо мужчины лет тридцати; круглые глаза под тяжёлыми веками и беспорядочно падающие на высокий лоб недлинные рыжие волосы. Сидя, он не казался таким уж низкорослым, наоборот, крепкие мышцы Рэя заставляли мебель вокруг него и чашку в его руках выглядеть особо хрупкими. В тесной студии Джо джинн занимал немало места – как реальный, материальный человек, а не как двадцать минут назад соткавшееся из дыма волшебное существо. Да и манеры у него были тоже вполне себе человеческие.
– Ладно, детка, – допив кофе, Рэй откинулся на спинку возмущённо затрещавшего стула и уставился Джо в глаза, – правила просты. Так как я джинн с незакрытым контрактом, у тебя есть только одно желание. Ты не можешь пожелать увеличить количество желаний, ты не можешь пожелать чью-то смерть, ты не можешь повлиять на чужие чувства. Как то: заставить полюбить тебя, возненавидеть или назначить наследницей многомиллионного состояния. Если желание касается вещей материальных, то их стоимость должна более или менее соотноситься с суммой, выложенной за лампу. Условия понятны?
– Да… – несколько растеряно отозвалась Джо. – Как-то всё это…
– Чётко?
– Неожиданно. Не так, как я себе представляла.
– «Слушаюсь и повинуюсь», а так же «Ваше желание для меня закон, владыка» идут за отдельную плату. Я джинн, а не эротическая фантазия на тему арабских сказок.
Джо от удивления фыркнула, но тут же поспешила спрятать румянец смущения за кружкой. Рэй в ответ насмешливо осклабился:
– А то! Ладно, это мелочи. Твоё желание?
– Эм… видишь ли, у меня его нет.
– Нет? – Явно не ожидавший такого ответа джинн выпрямился и опустил руки на стол; под заклёпками и камнями мерзко скрипнул пластик столешницы.
– Нет.
– А на кой чёрт я тебе тогда понадобился, детка? Джинны как-то больше ничего и не умеют. Или…
Подозрительно-возмущённый огонёк в резко сузившихся глазах Рэя Джо испугал. Она инстинктивно отшатнулась и выставила раскрытые ладони в успокаивающем жесте:
– Нет-нет-нет, ничего такого, о чём ты сейчас подумал! Господи, да я всего лишь журналист, пишу статью о современных джиннах! Вокруг вас полно мифов, но почему-то никто ими не занимается, а для новичка найти тему, в которой не покопалось стадо мэтров, большая редкость. И я подумала…
Поняв, что тараторит – и Рэй глядит на это с нескрываемым весельем, – Джо осеклась. Ей не хотелось выставлять себя перед джинном полной идиоткой, хотя уже было ясно, её оправдания его крайне забавляют.
– Так ты хочешь написать статью о джиннах… Что, в двадцать первом веке больше не печатают «Тысячу и одну ночь»?
– Я вообще-то думала об интервью.
Рэй взглянул на Джо так, словно впервые увидел. Или впервые попытался рассмотреть – настойчивость в прищуренных глазах заставила Джо вздрогнуть. Но, судя по последовавшей за взглядом усмешке, увиденное джинну понравилось; в его тоне ещё звучало недоверие, зато слова – слова внушали надежду:
– Что ж, детка, можем попробовать.
«Я родился в пятьдесят втором, хотя «родился» и не совсем корректный термин. Джинны… появляются. Там, где собирается большое количество чего-то отчаянно желающих людей, рано или поздно возникает джинн. Армейский госпиталь в период военного конфликта, сама понимаешь, ровно такое место.
Опять же, нельзя сказать, что джинны появляются на свет похожими на человеческих младенцев. Поначалу мы неразумны и безлики – стихия, даже не животные. С самого рождения джинны способны исполнять чужие желания, но в первые годы это умение неконтролируемо. Достаточно какому-нибудь активному мечтателю оказаться рядом, и он получает то, чего хотел. Как правило, сущие мелочи, к тому же в весьма вольной форме – поэтому никто и не ловит молодых джиннов; от нашей непредсказуемости больше вреда, чем пользы.
Как личность я себя начал осознавать зимой пятьдесят седьмого. В феврале в госпитале появился один парень, Рэй О’Келли – механик с расположенной неподалёку военный базы, – по виду, как понимаешь, чистокровный ирландец. Американские ребята за происхождение дразнили его нещадно, а он в ответ насмерть отбалтывал им уши. Делать ему всё равно было больше нечего: врачи его чуть ли не полгода по кусочкам собирали. Он и на ноги-то встал только месяца через четыре после того, как попал в госпиталь.
Хороший парень, мне он нравился. Никогда ни на что не жаловался, а когда поднялся с койки, начал по мелочам приглядывать за остальными. К тому времени я кое-как наловчился держать личность, и регулярно к нему наведывался под видом санитара. Не знаю, почему Рэй никому обо мне не рассказывал… возможно, чувствовал что-то. Ирландцы – старая кровь, а Рэй ещё и выглядел так, словно у него в роду затесалась парочка лепреконов.
В любом случае, осенью его выписали: скрипящего и нашпигованного железом, но более или менее целого и на своих двоих. Больше мы не встречались, и я даже не знаю, жив ли он. В пятьдесят седьмом Рэю было двадцать пять.
Ну а мне надо было зацепиться за какой-то конкретный облик, чтобы показываться людям на глаза уже осознанно.
…вообще, для джинна с закрепившейся личностью продержаться на свободе пять лет – неплохой результат. Мы не привязаны к одному месту, но нам нужны люди, чтобы исполнять их желания. Уходить? Непонятно куда и к кому. Плюс, пока тебя не посадят в лампу и не начнут продавать по всему свету, ты и понятия не имеешь, что надо бежать.
Поймали меня в шестьдесят втором. По глупости и на мелочи – я любил ошиваться у контуженных, которые потом не должны были ничего вспомнить. Но слухи ползли, и за пять лет их накопилось столько, что знающие люди не могли не обратить внимания. Да и Завод как раз в то время окреп и понял, в какие злачные места надо посылать своих сборщиков. Как я уже говорил, больницы – самая что ни есть естественная среда обитания джиннов.
Так что меня просчитали, словили и отправили на «учёбу», где объяснили правила игры. Ускоренный курсе человеко- и джинноведения, после чего на тебя надевают кандалы и запихивают в медную посудину с тем, чтобы продавать и перепродавать как только ты вернёшься на Завод.
Тогда, конечно, не за двадцать баксов.
«Раб лампы»? Вычурно, но ситуацию описывает. Выйти из лампы по своему усмотрению я не могу – только когда позовёт покупатель. Не выполнить желание, если оно не противоречит контракту, тоже. Конечно, есть лазейки: если тебе не приказали достать луну с неба прямо сейчас, то в теории это можно сделать и через пару сотен лет… но никто не любит слишком хитрых джиннов, а у возвращённого товара судьба незавидная. Хорошо, если ты старый и могущественный, с парой сотен лет опыта и с десятками клиентов за плечами: твою лампу мигом купят и с неполным набором желаний. А если нет… если нет, то рискуешь оказаться на бессрочном отпуске в лавке старьёвщика.
Пятнадцать лет наедине с самим собой, будучи запертым в стенах лампы – это слишком много. Некоторые из нас предпочитают в перерывах отпускать личность, возвращаясь в новорожденное состояние; помогает убивать время. Однако вопреки расхожему заблуждению, мы не бессмертны. Живём дольше людей раз в семь-восемь, но когда большую часть этой жизни проводишь в спячке… я однажды попробовал, мне хватило.
Не сказать, что сама по себе лампа полна развлечений – пустые стены, они и есть пустые стены, – но наши фокусы остаются при нас. Для меня поначалу это были книги и фильмы, изучение человеческого мира. Сейчас, в эпоху компьютеров и интернета, стало проще. Да, играть в «Тетрис» можно только какое-то определённое количество часов – либо он тебя доконает, либо ты его пройдёшь, – но ежедневного потока информации достаточно, чтобы не залезать на стенку слишком высоко. По большому счёту всё моё рыпанье штука бессмысленная, джиннов покупают не за-ради знаний, но любопытство помогает не рехнуться.
Конечно, настоящее веселье начинается с новым покупателем…»
Убрав из последнего предложения лишний пробел, неизвестно как туда закравшийся, Джо довольно оглядела текст. За вторую половину интервью, в которой джинн рассказывал о своих немногочисленных покупателях, Джо ещё не бралась, поскольку речь Рэя, полная находчивых, но всё же не пригодных для печати слов-паразитов, требовала «причёсывания». Лишь после трёх дней работы вступление приобрело задуманный вид, сохранив и живость, и беззлобно-саркастичные интонации Рэя. Те понимающие взгляды, которые он бросал во время своего рассказа.
На память же о самом разговоре у Джо осталось немного: диктофонная запись на три часа, до блеска отмытая джезва, да один из широких кожаных браслетов.
…когда Рэй всё-таки устал костерить на чём свет стоит последнего своего владельца, он на несколько минут замолчал, а затем по четвёртому кругу вновь засуетился у плиты. В наступившей тишине его вопрос прозвучал внезапно, чуждо – словно бы последние два часа они и не обсуждали, кто и зачем покупает джиннов:
– Так чего ты хочешь?
– Ничего, – честно и без раздумий ответила Джо. – Ничего такого, для чего мне потребовался бы джинн.
– Но у тебя есть честно купленное желание.
– Знаю. Используй его сам. Ты же можешь?
Не трудно было заметить, как под застиранной футболкой напряглись широкие плечи. Рэй аккуратно переставил джезву на сломанную конфорку, выключил плиту и повернулся к Джо.
На лице его читалось сомнение.
– Ты уверена?
– Да.
– Да?.. Хорошо. Хорошо…
Рэй улыбнулся – хрупкой, едва заметной улыбкой отчаявшегося, но всё же дождавшегося человека. И извлёк из пустого воздуха кухонный нож длиной со своё предплечье.
Джо улыбнулась в ответ. Некоторое время в её квартире был слышен только упрямый скрип перепиливаемой кожи.
(с) Миф, июнь'13
URL записиНу вот так...
Сказки быта
"Б/у, 1 жел."
"Б/у, 1 жел."
Толкая на удивление нескрипучую дверь антикварной лавки, Джо рисковала немногим. Двадцаткой плюс-минус пара долларов, что означало неделю до зарплаты на быстрорастворимой лапше – для вчерашнего студента, самостоятельно оплатившего обучение, не самая пугающая перспектива. Зато в случае успеха статья могла выйти в бумажном варианте журнала, а это помимо денег сулило ещё и имя. Бумагу абы на кого не тратят, и печатные публикации служили золотым билетом в мир подающих большие надежды звёздочек журналистики.
Джо в звёзды не рвалась, ей хватило бы и простой возможности иногда самой выбирать темы для статей.
Читать до конца
(~ 7 стр./0,5 а.л.)
Внутри антикварная лавка оказалась шаблонной до карикатурности: тусклый жёлто-оранжевый свет, тяжёлый запах пыли и старья, обилие лакированного дерева и мутных стёкол. Громко, не в унисон тикали напольные часы – добрая дюжина узких башенок ютилась в углу, по левую руку от входа. Где-то у дальней стенки не столько играла, сколько прыгала с ноты на ноту музыкальная шкатулка. Упрятанный в стеклянный сервант, звенел под грохот проходящих по улице трамваев сервиз на дюжину персон. Лавка была буквально переполнена глухими старыми звуками, из-за которых Джо в первый момент стало не по себе. (~ 7 стр./0,5 а.л.)
Она нервно осмотрелась в поисках других покупателей или владельца лавки, но никого не нашла. Если бы взгляд Джо после этого сразу же не упал на стеллаж с лампами, она точно бы сбежала обратно на солнечную осеннюю улицу.
В том, как два десятка ламп были расставлены по трём полкам, на первый взгляд не наблюдалось никакой логики. Совсем древние – рядом с двадцатилетними новоделами, глиняные рядом с металлическими, нетронутые рядом с использованными. Даже разброс цен, и тот достигал двух порядков. Джо покрутила в руках пятидолларовую дешёвку, кончиком пальца погладила гравированный бок красотки за три сотни. В запланированную двадцатку укладывалась только пара мало-мальски приличных ламп, и в итоге Джо остановилась на более старой, но с пометкой «1 жел.» на ценнике.
Прижав свою находку локтем к боку, Джо двинулась вглубь лавки, к едва виднеющемуся низкому прилавку. Хозяина не нашлось и там, зато прямо на витринном стекле мерцал настольный звонок с до блеска отполированной кнопкой. Джо пару раз нерешительно по ней стукнула, и в ожидании возможности расплатиться выставила лампу на прилавок.
Лампа была небольшой: дюймов семи от изгиба ручки до кончика носика и дюймов трёх в высоту. Недавно, но без особого тщания чищеная медь шла весело поблескивающими пятнами. Снизу на ножке угадывалось затёртое клеймо заводской штамповки и год изготовления: 1963. Рядом с ним виднелись три процарапанных кружочка, не больше спичечной головки каждый.
Три отметки и цифра «1» на ценнике в сумме давали четыре неполных цикла за пятьдесят лет. Мало, катастрофически мало, даже если и не начинать гадать, сколько именно лампа простояла в отнюдь не специализированном антикварном магазине. Возможно, что и годы.
Одна эта мысль заставила Джо сочувственно нахмуриться.
Пару минут спустя, открыв спрятанную за неприметной тёмной портьерой дверь, появился хозяин лавки – сухой, блеклый старик. Он рвано кивнул Джо, поднёс картонный ценник к глазам и отстранённо произнёс: «Восемнадцать долларов и сорок центов». Пока Джо отсчитывала деньги, старик срезал бирку и загнутой проволочкой выковырял из медного носика служивший пробкой кусок воска. Из лампы тут же вырвалось облачко фиолетового дыма, и она звонко подпрыгнула на стекле. Не обращая на это внимания, владелец лавки извлёк из-под старинной, механической ещё кассы рулон коричневой обёрточной бумаги, отмерил лист футов трёх в длину и принялся аккуратно, даже с некоторой опаской запаковывать покупку. Носик при этом он поспешно, в несколько слоёв залепил клейкой лентой, то ли сглаживая острые края, то ли не давая вырваться наружу содержимому лампы.
Закончив с упаковкой, по-прежнему молчаливо-равнодушный старик забрал с прилавка деньги, вручил Джо свёрток и чек и уставился на неё нечитаемым пустым взглядом. Джо нервно попрощалась и с трусливой стремительностью полувылетела-полувыбежала на улицу. Лампу при этом она крепко прижимала к груди, словно бесценное сокровище или испуганное животное. Теперь, после покупки, идея уже не выглядела такой заманчивой, но вернуться в лавку и сказать, что передумала, у Джо не хватило бы смелости. Она представила себе осуждающий взгляд в блеклых глазах старика-антиквара, крепко вздрогнула и первым же трамваем поехала домой.
Дома Джо сразу распаковала лампу и водрузила её в центр рабочего (он же обеденный – ввиду миниатюрности снимаемой квартиры-студии) стола. Обёрточная бумага лежала рядом, густо усеянная кусочками отклеенной клейкой ленты, и создавала видимость досрочно наступившего Рождества. По дороге домой Джо подумала было выставить лампу на один из любительских аукционов-барахолок, но с почтовыми расходами прибыль вряд ли бы превысила семь-восемь долларов, так что истраченная десятка стоила попытки. Со вздохом Джо передвинула лампу поближе к краю стола и аккуратно, двумя пальцами потёрла рыжевато-пятнистый бок.
Из носика тонкой густой струйкой повалил уже виденный ранее дым. Он медленно собрался в облачко, которое, достигнув фута в диаметре, отлетело от стола к окну и там продолжило расти. Минут через десять оно заняло добрую четверть комнаты и лампа с тихим чихом выплюнула последний клубок. Зависнув на месте, дым свился в колонну семи футов высотой и шести в обхвате, и из неё в комнату шагнул невысокий человек.
По большому счёту, рассмотреть материализовавшегося джинна Джо не успела. Пока он оглядывался, она отметила коренастое телосложение, взлохмаченные рыжие волосы и светло-серую футболку. В следующее мгновение джинн увидел Джо, почему-то сморщился, словно бы в рот ему запихнули целый лимон, и сердито пробормотал: «Нет. Просто нет».
После чего шагнул обратно в не успевший рассеяться столб дыма, и тот за считанные секунды втянулся в лампу.
Джо пару раз моргнула и с отчётливым «клац!» закрыла рот.
– Между прочим, я извинился, так что не надо, не надо. Нет, серьёзно, а что я должен был подумать? Молодая девчонка, судя по своей конуре еле сводящая концы с концами, на последние гроши в задрипанной лавке старьёвщика покупает джинна с одним желанием, которого – и мне почти не стыдно в этом признаться – не могли продать без малого пятнадцать лет, при том, что цена на меня никогда не была особо запредельной… Так вот, меня призывают, я вижу девицу, конуру; и что прикажешь думать? Что она попросит бантик и букет ромашек? Нет, я сделал вполне логичное предположение, что сейчас прозвучит какая-нибудь астрономическая глупость: мир во всём мире, миллион долларов или прекрасный принц с конём в придачу. Потому что никто и никогда не читает правил, и считать, что ты, детка, окажешься исключением, с моей стороны необоснованно.
Джо могла поклясться, что всю тираду (с интонациями и риторическими вопросами) джинн – Рэй – выдал на одном дыхании, ни разу не запнувшись. И даже не отвлекаясь от копания в висящем над кухонным уголком шкафчике, на который Джо указала сразу после второго появления и мрачного: «Кофе есть?». За минувшие пять минут Рэй успел выудить джезву и банку с чёрным перцем и теперь перерывал полку за полкой в поисках самого кофе.
К тому моменту, как джинн добрался до второй сверху полки, Джо несколько пришла в себя и вспомнила об обязанностях гостеприимной хозяйки. Надорванный пакет с кофе обнаружился ровно там, где и пролежал последние два месяца: на самом верху, у дальней стенки. Джинн со своим ростом не мог его даже увидеть, не то что достать.
Рэй был не просто невысоким: до пяти с половиной футов он дотянулся бы, только привстав на цыпочки и слегка подпрыгнув. Зато таким плечам мог позавидовать мужчина на добрую голову выше; застиранная до паутинной мягкости и полупрозрачности футболка любовно подчёркивала крепкие мышцы спины и рук. В комплект к футболке шли такие же выцветшие, протёртые на коленях джинсы и совсем не вписывающиеся в образ фермерского паренька из восьмидесятых широкие кожаные браслеты, закрывающие руки джинна от запястий до середин предплечий.
Эти браслеты единственные хоть что-то говорили о природе Рэя. Коричневая шероховатая кожа была сплошь усыпана заклёпками из разноцветных металлов и обточенными в форме полусфер камнями. Некоторые из них дёшево поблескивали, как стекляшки, сквозь часть змеились трещины. Рэй на свои странные украшения, больше напоминавшие вычурные кандалы, не обращал никакого внимания – так обычно не замечают обручальные кольца, – зато взгляд Джо постоянно цеплялся за них. Когда Рэй возился с кофе, когда размахивал руками, иллюстрируя очередную тираду («К тебе что, периодически заглядывает стадо вороватых жирафов, что самое необходимое нужно запихивать на самую дальнюю полку?»), когда просто стоял у крошечной плиты, скрестив руки на груди и взглядом подгоняя единственную работающую конфорку из двух.
У Джо на кухне (той части единственной комнаты, что считалась кухней) как у себя дома орудовал низкорослый рыжий джинн, которого она купила за восемнадцать долларов и сорок центов. И это… оказалось несколько менее странным, нежели должно было быть.
После того, как Рэй доварил кофе, они уселись за крошечный стол, каждый сжимая причитающуюся ему чашку. О свою Джо больше грела ладони, поскольку кофе не любила и держала его только для гостей; Рэй, наоборот, никак не мог оторваться. На не закрытой руками и чашкой части его лица читалось искреннее, какое-то даже недоверчивое удовольствие. Словно бы все те пятнадцать лет, что его не призывали, джинн никак не мог проснуться. А теперь вот дотянулся до спасительного кофеина.
Не рискуя прерывать долгожданное воссоединение, Джо продолжила рассматривать своего гостя. У Рэя было приятное, хоть и с грубоватыми чертами лицо мужчины лет тридцати; круглые глаза под тяжёлыми веками и беспорядочно падающие на высокий лоб недлинные рыжие волосы. Сидя, он не казался таким уж низкорослым, наоборот, крепкие мышцы Рэя заставляли мебель вокруг него и чашку в его руках выглядеть особо хрупкими. В тесной студии Джо джинн занимал немало места – как реальный, материальный человек, а не как двадцать минут назад соткавшееся из дыма волшебное существо. Да и манеры у него были тоже вполне себе человеческие.
– Ладно, детка, – допив кофе, Рэй откинулся на спинку возмущённо затрещавшего стула и уставился Джо в глаза, – правила просты. Так как я джинн с незакрытым контрактом, у тебя есть только одно желание. Ты не можешь пожелать увеличить количество желаний, ты не можешь пожелать чью-то смерть, ты не можешь повлиять на чужие чувства. Как то: заставить полюбить тебя, возненавидеть или назначить наследницей многомиллионного состояния. Если желание касается вещей материальных, то их стоимость должна более или менее соотноситься с суммой, выложенной за лампу. Условия понятны?
– Да… – несколько растеряно отозвалась Джо. – Как-то всё это…
– Чётко?
– Неожиданно. Не так, как я себе представляла.
– «Слушаюсь и повинуюсь», а так же «Ваше желание для меня закон, владыка» идут за отдельную плату. Я джинн, а не эротическая фантазия на тему арабских сказок.
Джо от удивления фыркнула, но тут же поспешила спрятать румянец смущения за кружкой. Рэй в ответ насмешливо осклабился:
– А то! Ладно, это мелочи. Твоё желание?
– Эм… видишь ли, у меня его нет.
– Нет? – Явно не ожидавший такого ответа джинн выпрямился и опустил руки на стол; под заклёпками и камнями мерзко скрипнул пластик столешницы.
– Нет.
– А на кой чёрт я тебе тогда понадобился, детка? Джинны как-то больше ничего и не умеют. Или…
Подозрительно-возмущённый огонёк в резко сузившихся глазах Рэя Джо испугал. Она инстинктивно отшатнулась и выставила раскрытые ладони в успокаивающем жесте:
– Нет-нет-нет, ничего такого, о чём ты сейчас подумал! Господи, да я всего лишь журналист, пишу статью о современных джиннах! Вокруг вас полно мифов, но почему-то никто ими не занимается, а для новичка найти тему, в которой не покопалось стадо мэтров, большая редкость. И я подумала…
Поняв, что тараторит – и Рэй глядит на это с нескрываемым весельем, – Джо осеклась. Ей не хотелось выставлять себя перед джинном полной идиоткой, хотя уже было ясно, её оправдания его крайне забавляют.
– Так ты хочешь написать статью о джиннах… Что, в двадцать первом веке больше не печатают «Тысячу и одну ночь»?
– Я вообще-то думала об интервью.
Рэй взглянул на Джо так, словно впервые увидел. Или впервые попытался рассмотреть – настойчивость в прищуренных глазах заставила Джо вздрогнуть. Но, судя по последовавшей за взглядом усмешке, увиденное джинну понравилось; в его тоне ещё звучало недоверие, зато слова – слова внушали надежду:
– Что ж, детка, можем попробовать.
«Я родился в пятьдесят втором, хотя «родился» и не совсем корректный термин. Джинны… появляются. Там, где собирается большое количество чего-то отчаянно желающих людей, рано или поздно возникает джинн. Армейский госпиталь в период военного конфликта, сама понимаешь, ровно такое место.
Опять же, нельзя сказать, что джинны появляются на свет похожими на человеческих младенцев. Поначалу мы неразумны и безлики – стихия, даже не животные. С самого рождения джинны способны исполнять чужие желания, но в первые годы это умение неконтролируемо. Достаточно какому-нибудь активному мечтателю оказаться рядом, и он получает то, чего хотел. Как правило, сущие мелочи, к тому же в весьма вольной форме – поэтому никто и не ловит молодых джиннов; от нашей непредсказуемости больше вреда, чем пользы.
Как личность я себя начал осознавать зимой пятьдесят седьмого. В феврале в госпитале появился один парень, Рэй О’Келли – механик с расположенной неподалёку военный базы, – по виду, как понимаешь, чистокровный ирландец. Американские ребята за происхождение дразнили его нещадно, а он в ответ насмерть отбалтывал им уши. Делать ему всё равно было больше нечего: врачи его чуть ли не полгода по кусочкам собирали. Он и на ноги-то встал только месяца через четыре после того, как попал в госпиталь.
Хороший парень, мне он нравился. Никогда ни на что не жаловался, а когда поднялся с койки, начал по мелочам приглядывать за остальными. К тому времени я кое-как наловчился держать личность, и регулярно к нему наведывался под видом санитара. Не знаю, почему Рэй никому обо мне не рассказывал… возможно, чувствовал что-то. Ирландцы – старая кровь, а Рэй ещё и выглядел так, словно у него в роду затесалась парочка лепреконов.
В любом случае, осенью его выписали: скрипящего и нашпигованного железом, но более или менее целого и на своих двоих. Больше мы не встречались, и я даже не знаю, жив ли он. В пятьдесят седьмом Рэю было двадцать пять.
Ну а мне надо было зацепиться за какой-то конкретный облик, чтобы показываться людям на глаза уже осознанно.
…вообще, для джинна с закрепившейся личностью продержаться на свободе пять лет – неплохой результат. Мы не привязаны к одному месту, но нам нужны люди, чтобы исполнять их желания. Уходить? Непонятно куда и к кому. Плюс, пока тебя не посадят в лампу и не начнут продавать по всему свету, ты и понятия не имеешь, что надо бежать.
Поймали меня в шестьдесят втором. По глупости и на мелочи – я любил ошиваться у контуженных, которые потом не должны были ничего вспомнить. Но слухи ползли, и за пять лет их накопилось столько, что знающие люди не могли не обратить внимания. Да и Завод как раз в то время окреп и понял, в какие злачные места надо посылать своих сборщиков. Как я уже говорил, больницы – самая что ни есть естественная среда обитания джиннов.
Так что меня просчитали, словили и отправили на «учёбу», где объяснили правила игры. Ускоренный курсе человеко- и джинноведения, после чего на тебя надевают кандалы и запихивают в медную посудину с тем, чтобы продавать и перепродавать как только ты вернёшься на Завод.
Тогда, конечно, не за двадцать баксов.
«Раб лампы»? Вычурно, но ситуацию описывает. Выйти из лампы по своему усмотрению я не могу – только когда позовёт покупатель. Не выполнить желание, если оно не противоречит контракту, тоже. Конечно, есть лазейки: если тебе не приказали достать луну с неба прямо сейчас, то в теории это можно сделать и через пару сотен лет… но никто не любит слишком хитрых джиннов, а у возвращённого товара судьба незавидная. Хорошо, если ты старый и могущественный, с парой сотен лет опыта и с десятками клиентов за плечами: твою лампу мигом купят и с неполным набором желаний. А если нет… если нет, то рискуешь оказаться на бессрочном отпуске в лавке старьёвщика.
Пятнадцать лет наедине с самим собой, будучи запертым в стенах лампы – это слишком много. Некоторые из нас предпочитают в перерывах отпускать личность, возвращаясь в новорожденное состояние; помогает убивать время. Однако вопреки расхожему заблуждению, мы не бессмертны. Живём дольше людей раз в семь-восемь, но когда большую часть этой жизни проводишь в спячке… я однажды попробовал, мне хватило.
Не сказать, что сама по себе лампа полна развлечений – пустые стены, они и есть пустые стены, – но наши фокусы остаются при нас. Для меня поначалу это были книги и фильмы, изучение человеческого мира. Сейчас, в эпоху компьютеров и интернета, стало проще. Да, играть в «Тетрис» можно только какое-то определённое количество часов – либо он тебя доконает, либо ты его пройдёшь, – но ежедневного потока информации достаточно, чтобы не залезать на стенку слишком высоко. По большому счёту всё моё рыпанье штука бессмысленная, джиннов покупают не за-ради знаний, но любопытство помогает не рехнуться.
Конечно, настоящее веселье начинается с новым покупателем…»
Убрав из последнего предложения лишний пробел, неизвестно как туда закравшийся, Джо довольно оглядела текст. За вторую половину интервью, в которой джинн рассказывал о своих немногочисленных покупателях, Джо ещё не бралась, поскольку речь Рэя, полная находчивых, но всё же не пригодных для печати слов-паразитов, требовала «причёсывания». Лишь после трёх дней работы вступление приобрело задуманный вид, сохранив и живость, и беззлобно-саркастичные интонации Рэя. Те понимающие взгляды, которые он бросал во время своего рассказа.
На память же о самом разговоре у Джо осталось немного: диктофонная запись на три часа, до блеска отмытая джезва, да один из широких кожаных браслетов.
…когда Рэй всё-таки устал костерить на чём свет стоит последнего своего владельца, он на несколько минут замолчал, а затем по четвёртому кругу вновь засуетился у плиты. В наступившей тишине его вопрос прозвучал внезапно, чуждо – словно бы последние два часа они и не обсуждали, кто и зачем покупает джиннов:
– Так чего ты хочешь?
– Ничего, – честно и без раздумий ответила Джо. – Ничего такого, для чего мне потребовался бы джинн.
– Но у тебя есть честно купленное желание.
– Знаю. Используй его сам. Ты же можешь?
Не трудно было заметить, как под застиранной футболкой напряглись широкие плечи. Рэй аккуратно переставил джезву на сломанную конфорку, выключил плиту и повернулся к Джо.
На лице его читалось сомнение.
– Ты уверена?
– Да.
– Да?.. Хорошо. Хорошо…
Рэй улыбнулся – хрупкой, едва заметной улыбкой отчаявшегося, но всё же дождавшегося человека. И извлёк из пустого воздуха кухонный нож длиной со своё предплечье.
Джо улыбнулась в ответ. Некоторое время в её квартире был слышен только упрямый скрип перепиливаемой кожи.
(с) Миф, июнь'13
@темы: проза, Полезное, ПЧ, Творчество