A drawer & a honest art-thief.
Пока под моими веками бегают койоты и гривастые волки (что-то их много, но меня это радует, я даже застелила ими Рабочий стол), я ловлю и другие, кхрм-хм, вибрации извне. Нижеследующий рассказ написался с одной небольшой детали, которая, в итоге, в него не попала. Он также имеет отношение к одному сну, и давней идее о том, а всё ли мы помним, что с нами было.
Бес памятстваБес памятства
Должна признать, я люблю выходить на поиски именно по вечерам. А уж осенью. Да, и под дождём тоже (хотя, сегодня его не было, только ветер). А мне-то какая разница? Холода я не боюсь.
В тот вечер всё было до смешного просто. Иногда мне приходится целыми днями их разыскивать, заходить в такую даль. Из которой потом хоть такси вызывай, да в такие места оно не заезжает. Вот, а в этот раз одна из них попалась мне прямо на улице. То есть, на большой улице, где много людей, машин, света. Прямо проспект какой-то, но я никогда не была сильна в названиях, так что, может это был и не проспект.
Она сидела на ступеньках лестницы. Они часто так делают. Конечно, это не признак, не признак того, что перед тобой один из них. Всякие мусорные люди и пьяницы тоже сидят на ступеньках. Но с ними другая проблема: они-то уже забыли. А эти, я имею ввиду, ну, тех, кого я ищу, они ещё только хотят забыть.
Женщина лет тридцати действительно сидела на ступеньках, ведущих в сад старой церкви, каких в этой части города было довольно много. Она была очень прилично, даже с некоторым шиком одета, в классическом стиле. Усталое лицо пряталось в лоне сложенных лодочкой рук, пока женщину не окликнул негромкий приятный голос.
– Вам помочь? Что-то случилось? – над женщиной склонилась юная незнакомка. Копна её тёмных волос, вьющихся мелким бесом, была подсвечена рыжими фонарями, а вокруг шеи устроился шикарный шарф. Он был похож на преданного ручного питона, добродушного и заботливого. Вязаного широкими спицами.
Сначала я думала, придётся действовать уловками. Но она была так несчастна и потеряна, и почти сразу согласилась, чтобы я позаботилась о ней. Наверное, дело в том, что на мне было моё любимое пальто и тот зелёный шарф… ну, из породы особенно уютных. А ещё утром я расчёсывалась. Едва ли это удалось мне хорошо, но явно не помешало.
Так же, как несколько лет назад было трудно, так сейчас стало легко – не столько находить их самих, а подбирать местечки, где с ними можно устроиться. Столько кофеен, ресторанов, клубов. С этими местечками отдельная история. Ну, где ещё можно расслабиться в компании незнакомца, согреться в мягком кресле и поболтать на якобы нейтральной территории?
Смешно. Место, которое оказалось поблизости, так и называлось.
Но я-то понимала, что она сейчас у меня в гостях. Даже если сама расплатится за тот ужин, который мы заказали. Немного чая, салаты и булочки.
Разумеется, я уже знала, что не так на этот раз. А то как же! Любовь.
Все истории похожи друг на друга. Сумасшедшая Берта как-то взялась их записывать. Она хотела прикинуться писательницей, отнести в печать эти истории. Реализм, как она мне объяснила, когда мы сидели в подворотне и ждали, когда уедет милиция.
А по мне, и им будет скучно читать про самих себя. Особенно правду.
Но, как только официантка ушла с заказом, я забыла про книги, про Берту, про всё.
– Может, поговорим? – неназойливо предложила я. Лицо её было заплаканным, наверное, она перестала как раз перед тем, как я её нашла. – Вам полегчает.
Она сомневалась. О, они всегда сомневаются, слово мир кишмя кишит заговорщиками и интриганами: сейчас я выведаю её историю, а завтра она вернётся к ней с каким-нибудь вредом. Да какой вред можно так нанести? А если можно – это даже справедливо. Но мы никому не рассказываем их историй. Никогда. Поэтому я и Берту отговорила. Это нарушение правил.
– Я сохраню всё в секрете. Просто… Ну, говорят, если излить душу, то будет получше. А с незнакомцами это проще. Кстати, я – Лия.
Конечно, я никакая не Лия. Но имя – это доверие. Они, ну, они позабыли уже, что назвать имя – это выказать большое доверие. Теперь знакомят со своими именами всех, кого не лень. Истончаются, а всё туда же, пишут в каких-то специальных книжечках, и носят с собой. Чтобы не забывать?
А она постепенно открывается. Обвисшие пряди её волос немного расправляются. Сами они никогда не замечают мелких деталей, а мы всё видим, не только по глазам. В глаза мы заглядываем, если они соглашаются принять наше предложение.
В ресторане, куда эти двое пришли – женщина позволила вести себя под локоть, хотя её слабость улетучилась ещё по дороге – был один свободный столик. Девушка аккуратно усадила свою спутницу, уселась сама. В мягком свете ламп, подчёркивавших тёмную отделку зала, заботливая юная особа выглядела лет на семнадцать, не больше. Она говорила мягко, и женщина поневоле перенимала лёгкость, сквозившую в словах и жестах своей нежданной компаньонки. Плечи, сперва напряжённые и едва заметно вздрагивавшие, понемногу расслабились. Девушка, назвавшаяся Лией, проявляла искреннюю заботу, и её подопечная действительно хотела ей довериться.
В общем, я её немного разговорила. Сначала были «Понимаете…» и «Не знаю, с чего начать». А потом она перешла на «ты», и всё получилось само собой. Так всегда бывало у таких, как она: словно открываешь коробку, держа её вверх ногами: всё содержимое тут же вываливается на пол.
Нам принесли салаты. Она заказала коньяк. И, не дожидаясь его, начала.
– Наверное, всё дело в том, что в восемнадцать лет я научилась довольствоваться малым. Я влюбилась, так, что не могла ни анализировать, ни вообще хоть как-то думать. Что называется, до беспамятства. Но он не разделял моего чувства и, как я теперь понимаю, скорее пользовался моим сумасшествием, нежели оставался в стороне или даже заботился. Мне тогда было совершенно всё равно, как это выглядит со стороны. Нет, не подумай, в постель он меня так и не затащил, хотя мог бы, наверное. Не важно. Важно то, что я научилась ничего не требовать и не просить взамен. Мне хватало того, что под одним со мной небом есть человек, которого я люблю. Мы дышим одним и тем же воздухом, нас окружают одни и те же дни, то же солнце и те же дожди прикасаются и к нему, и ко мне.
– Конечно, иногда мне бывало обидно, но я не позволяла себе обижаться – в конце концов, я привыкла ничего не требовать и не просить. Да, у него была другая, и он даже позволял себе несколько раз приглашать нас в одну и ту же компанию, на дружеские посиделки и так далее. Не знаю, правильно ли это, но я до сих пор его не виню. Даже в том, что он… Да ни в чём. Не его винить, если у меня снесло крышу. Я то летала по небу, зная, что он под ним есть, то падала в лужи и сточные низины. Была осень, и там было полно грязной городской воды. Так случалось, когда я ощущала, что никогда не услышу ничего в ответ. Понимаешь, ответного ничего.
– Беда была ещё и в том, что, когда туман в голове малость разошёлся, я поняла одну печальную вещь. Если я буду с этим человеком, я потеряю себя. Он был властен, и полагал, что должен воспитать под себя любую, что будет с ним. Он занимался тем, что меня не интересовало, и водил дружбу с теми, кто был мне скучен. То есть, или я остаюсь собой, или я при нём.
– Я решила, что перетерплю и успокоюсь. Это было трудно. Я постоянно думала о нём, не могла спокойно вести себя в его присутствии, хотя со временем достигла такого самообладания, что начала гордиться собой. Пришёл день, когда сердце перестало заходиться в безумии. Хотя, я понимаю, что любила его ещё года четыре после этого. Но разум взял-таки верх, и я вздохнула если не с облегчением, то со спокойствием. И в какой-то момент он ко мне пришёл. Да, сам явился, и долгими экивоками донёс до меня мысль, что вот теперь не прочь со мной встречаться.
– Представляешь?
– Но тогда решение было уже принято. Меня дёргало в те дни особенно сильно. Я уже понимала, что это не мой путь, а сердце всё ещё не желало освобождаться. Я даже писала стихи, и неплохие. Но внешне я была почти спокойна. И, где-то через пару недель, когда он пришёл ко мне объяснять, что вопрос с его бывшей ещё не решён, я даже обнаружила в себе некоторое понимание, за которым он и явился. И я не заплакала, закрыв за ним, отпущенным, дверь. Кажется… Нет, помню, что не плакала. По крайней мере, не сразу.
– Да…
– И знаешь, что получилось? Теперь я уже так привыкла довольствоваться малым, и выть в те моменты погружения, погружения в лужи и сточные канавы, что иного себе не позволяю. Поэтому никто не может в меня влюбиться, поэтому я и уже многие годы ни в кого не влюбляюсь: я привыкла довольствоваться малым, а кому это нужно? Да и мне большего уж тоже не нужно.
История, как история. Нужно только слушать каждое слово, каждую интонацию, и всё-всё запоминать. Она не называла никаких имён, и правильно делала (не все поступают так разумно). Зато говорила так открыто, так мощно, что я видела лицо того, о ком шла речь. Нужно рассказать этому новому малому по кличке Вов, что для него нашёлся еще один из любимой им породы. Властные, неуверенные в себе, нагловатые сердцееды – так он их сам определял.
Но это потом. А теперь.
Вообще, у нас не было принято давать им выбор. Люди вообще очень-очень тонко всё чуют, хотя и выглядят дураками. Но, раз уж один из них попался на крючок кому-нибудь из нас – он этого хотел, точно. Он хочет что-то забыть. Он рассказывает это. Я помогаю ему забыть. Он, растерянный, смотрит на меня и уходит, едва принесут сдачу по счёту.
Вот, а как-то раз один из них встретился с одним из наших, но ушёл, унеся свою память с собой. То ли убежал, то ли в обморок заблаговременно упал, не знаю. Написал про нас каких-то стихов целый ворох, назвал их «Бесы памятства», и умер от белой горячки. Да нет, мы ни при чём, ему просто было полезно кое-что забыть.
Бесы, так бесы, какая разница?
Но вот совсем недавно появилось новое правило: можно спрашивать. Новый парень Вов его придумал. Ты находишь одного из них, ты выслушиваешь историю, а потом можешь предложить свою заботу. Если получаешь отказ, нужно повиноваться и уходить. За ресторан можно не платить: этот Вов прочитал в журнале, что есть люди, которые за выслушивание чужих историй берут деньги. Терапевты…
Вот я и подумала. Может, и правда, спросить её? Я уже видела, что, если помочь ей забыть, она завтра же влюбится в какого-то там Владимира из соседнего дома, и сможет потом выйти за него замуж. Вся штука в том, что, как объясняла Берта, нам-то всё равно. Мы ведь делаем это просто потому, что можем делать. А может и не делать. Правда, не знаю, можем ли не делать… Когда я выхожу в город, становится так неуютно, что мне обязательно нужно кого-то из них отыскать. Правда, я уже пробовала отпускать их, не помогая забывать, ничего с ними не вытворяя, и это взаправду оказалось неважно: главное, найти, а там...
– Послушайте, – начинаю я. – Я могу помочь вам немного облегчить эту боль… Знаете, как гипноз. Я учусь на психолога, и у нас были тренинги.
Ох, я долго училась у Берты этим словечкам! Стольких усилий мне это стоило. После войны было гораздо проще: желающих забыть ужасы было так много, что мы находили, не покладая рук. Конечно, оставались те, кто упорно не желал забывать, но нам было не до них, кругом было полно дел.
А она теперь сидит и смотрит на меня, как бы ничего не понимая. О, это они умеют. Ты говоришь им простую вещь. А они притворяются, что разучились верить, и заставляют тебя сто раз объяснять одно и то же, пока до них снова не дойдёт. Они на самом деле сразу понимают, да-да, я уверена. Но не сразу хотят согласиться.
Поэтому я толкую о нейро-лингвистическом программировании, законе притягивания и аффирмациях, лишь бы только донести до нёе простую мысль: мне можно доверить заботу об её памяти. Нет, это не вредно. Да, память просто станет легче. Нет, для мозга это совершенно безопасно. Называю какие-то фамилии, Берта объяснила, с какими словами рядом их надо ставить, но я так и не поняла, почему. Это скучно.
Наконец, она, вроде бы, соглашается с тем, что такое возможно. Да, она ходила к психологу пару раз. Надо же, сейчас с этим никаких проблем, и это здорово облегчает нам жизнь. Особенно, если психолог не был идиотом.
А она сидит со своим чаем и думает. Несколько раз уточняет у меня что-то. Ну, как ей объяснить, что этот её герой романа просто покинет память, как и всё, что с ним связано. Даже шва на воспоминаниях не останется: я умею латать эти прорехи, вставляя кое-что из всё той же памяти. А если кто-нибудь из друзей напомнит ей, она лишь посмеётся над ними – вот так я умею зашивать память. Вову ещё учиться и учиться, вечно приходит с жалобами, что один из них снова мучается кошмарами. И как только у этого выскочки получилось устанавливать новые правила? Он и в самых простых вещах ещё путается.
Но с ним я ещё разберусь.
Конечно, всего этого ей не рассказать. Поэтому я поясняю про то, что с памятью просто станет легче существовать. Поясняю про сознание и подсознание, боль и принятие боли, короче, только успеваю вспоминать цитаты из книжек Берты. Совершенно ненормальная она, эта Берта. Кажется, не городская, приезжая. Но толк в её лекциях всё-таки есть. Иначе использовать новое правило я бы не решилась: слишком много сомнений и прочего. Помочь ей забыть, и дело с концом. Но так тоже интересно.
А она, похоже, решилась.
Ну вот. Так всю жизнь одна и проходит. Как у них говорят, «в девках»…
Наконец, женщина покидает ресторан. Она долго благодарит приведшую её сюда девушку, даже целует её в щёку на прощание, едва не плача, и уходит. На столе лежит блюдце с двумя замусоленными бумажками и россыпью монет: «Сдачи-не-нужно». Ещё на столе остаётся чашка с остывшим чаем, над которой склонилась девушка.
Может, мы и правда бесы, кто знает? Берта давала мне читать огромную чёрную книгу: Библию. Но я мало что разобрала. Кроме того, с этим новым правилом мы оставляем им свободу воли, и они сами решают за себя. Вов сказал, раньше мы были жестокими, и что людские сердца портятся и усыхают без памяти. А по мне, так они, скорее, перестают ныть от ран.
Я не вижу ничего плохого в том, что мы умеем. Даже наоборот. Ведь люди могут испытывать такую острую боль, а мы можем её убрать. А вернее, то, что её вызывает: память. Вырезать небольшие кусочки памяти, орудуя, как швея, ушивая тут и там совсем по чуть-чуть. Зашивая края так аккуратно, что ничего не заметно – ну, все, кроме новичков и Вова. Но это ничего.
А ещё мы умеем делать такое друг другу. Ближе к утру я приду к старику Очкарику, и попрошу убрать сегодняшний вечер, и её, с именем Татьяна. Всё о ней, кроме, пожалуй, того, что она мне встретилась. Попрошу старика, чтобы он оставил только мимолётный взгляд. А то снова на неё наткнусь, хотя в этом и нет ничего плохого.
Правда ведь: если их всех помнить, свихнуться можно.
(с) чёрт aka AnDary, 2oo9
Бес памятстваБес памятства
Должна признать, я люблю выходить на поиски именно по вечерам. А уж осенью. Да, и под дождём тоже (хотя, сегодня его не было, только ветер). А мне-то какая разница? Холода я не боюсь.
В тот вечер всё было до смешного просто. Иногда мне приходится целыми днями их разыскивать, заходить в такую даль. Из которой потом хоть такси вызывай, да в такие места оно не заезжает. Вот, а в этот раз одна из них попалась мне прямо на улице. То есть, на большой улице, где много людей, машин, света. Прямо проспект какой-то, но я никогда не была сильна в названиях, так что, может это был и не проспект.
Она сидела на ступеньках лестницы. Они часто так делают. Конечно, это не признак, не признак того, что перед тобой один из них. Всякие мусорные люди и пьяницы тоже сидят на ступеньках. Но с ними другая проблема: они-то уже забыли. А эти, я имею ввиду, ну, тех, кого я ищу, они ещё только хотят забыть.
Женщина лет тридцати действительно сидела на ступеньках, ведущих в сад старой церкви, каких в этой части города было довольно много. Она была очень прилично, даже с некоторым шиком одета, в классическом стиле. Усталое лицо пряталось в лоне сложенных лодочкой рук, пока женщину не окликнул негромкий приятный голос.
– Вам помочь? Что-то случилось? – над женщиной склонилась юная незнакомка. Копна её тёмных волос, вьющихся мелким бесом, была подсвечена рыжими фонарями, а вокруг шеи устроился шикарный шарф. Он был похож на преданного ручного питона, добродушного и заботливого. Вязаного широкими спицами.
Сначала я думала, придётся действовать уловками. Но она была так несчастна и потеряна, и почти сразу согласилась, чтобы я позаботилась о ней. Наверное, дело в том, что на мне было моё любимое пальто и тот зелёный шарф… ну, из породы особенно уютных. А ещё утром я расчёсывалась. Едва ли это удалось мне хорошо, но явно не помешало.
Так же, как несколько лет назад было трудно, так сейчас стало легко – не столько находить их самих, а подбирать местечки, где с ними можно устроиться. Столько кофеен, ресторанов, клубов. С этими местечками отдельная история. Ну, где ещё можно расслабиться в компании незнакомца, согреться в мягком кресле и поболтать на якобы нейтральной территории?
Смешно. Место, которое оказалось поблизости, так и называлось.
Но я-то понимала, что она сейчас у меня в гостях. Даже если сама расплатится за тот ужин, который мы заказали. Немного чая, салаты и булочки.
Разумеется, я уже знала, что не так на этот раз. А то как же! Любовь.
Все истории похожи друг на друга. Сумасшедшая Берта как-то взялась их записывать. Она хотела прикинуться писательницей, отнести в печать эти истории. Реализм, как она мне объяснила, когда мы сидели в подворотне и ждали, когда уедет милиция.
А по мне, и им будет скучно читать про самих себя. Особенно правду.
Но, как только официантка ушла с заказом, я забыла про книги, про Берту, про всё.
– Может, поговорим? – неназойливо предложила я. Лицо её было заплаканным, наверное, она перестала как раз перед тем, как я её нашла. – Вам полегчает.
Она сомневалась. О, они всегда сомневаются, слово мир кишмя кишит заговорщиками и интриганами: сейчас я выведаю её историю, а завтра она вернётся к ней с каким-нибудь вредом. Да какой вред можно так нанести? А если можно – это даже справедливо. Но мы никому не рассказываем их историй. Никогда. Поэтому я и Берту отговорила. Это нарушение правил.
– Я сохраню всё в секрете. Просто… Ну, говорят, если излить душу, то будет получше. А с незнакомцами это проще. Кстати, я – Лия.
Конечно, я никакая не Лия. Но имя – это доверие. Они, ну, они позабыли уже, что назвать имя – это выказать большое доверие. Теперь знакомят со своими именами всех, кого не лень. Истончаются, а всё туда же, пишут в каких-то специальных книжечках, и носят с собой. Чтобы не забывать?
А она постепенно открывается. Обвисшие пряди её волос немного расправляются. Сами они никогда не замечают мелких деталей, а мы всё видим, не только по глазам. В глаза мы заглядываем, если они соглашаются принять наше предложение.
В ресторане, куда эти двое пришли – женщина позволила вести себя под локоть, хотя её слабость улетучилась ещё по дороге – был один свободный столик. Девушка аккуратно усадила свою спутницу, уселась сама. В мягком свете ламп, подчёркивавших тёмную отделку зала, заботливая юная особа выглядела лет на семнадцать, не больше. Она говорила мягко, и женщина поневоле перенимала лёгкость, сквозившую в словах и жестах своей нежданной компаньонки. Плечи, сперва напряжённые и едва заметно вздрагивавшие, понемногу расслабились. Девушка, назвавшаяся Лией, проявляла искреннюю заботу, и её подопечная действительно хотела ей довериться.
В общем, я её немного разговорила. Сначала были «Понимаете…» и «Не знаю, с чего начать». А потом она перешла на «ты», и всё получилось само собой. Так всегда бывало у таких, как она: словно открываешь коробку, держа её вверх ногами: всё содержимое тут же вываливается на пол.
Нам принесли салаты. Она заказала коньяк. И, не дожидаясь его, начала.
– Наверное, всё дело в том, что в восемнадцать лет я научилась довольствоваться малым. Я влюбилась, так, что не могла ни анализировать, ни вообще хоть как-то думать. Что называется, до беспамятства. Но он не разделял моего чувства и, как я теперь понимаю, скорее пользовался моим сумасшествием, нежели оставался в стороне или даже заботился. Мне тогда было совершенно всё равно, как это выглядит со стороны. Нет, не подумай, в постель он меня так и не затащил, хотя мог бы, наверное. Не важно. Важно то, что я научилась ничего не требовать и не просить взамен. Мне хватало того, что под одним со мной небом есть человек, которого я люблю. Мы дышим одним и тем же воздухом, нас окружают одни и те же дни, то же солнце и те же дожди прикасаются и к нему, и ко мне.
– Конечно, иногда мне бывало обидно, но я не позволяла себе обижаться – в конце концов, я привыкла ничего не требовать и не просить. Да, у него была другая, и он даже позволял себе несколько раз приглашать нас в одну и ту же компанию, на дружеские посиделки и так далее. Не знаю, правильно ли это, но я до сих пор его не виню. Даже в том, что он… Да ни в чём. Не его винить, если у меня снесло крышу. Я то летала по небу, зная, что он под ним есть, то падала в лужи и сточные низины. Была осень, и там было полно грязной городской воды. Так случалось, когда я ощущала, что никогда не услышу ничего в ответ. Понимаешь, ответного ничего.
– Беда была ещё и в том, что, когда туман в голове малость разошёлся, я поняла одну печальную вещь. Если я буду с этим человеком, я потеряю себя. Он был властен, и полагал, что должен воспитать под себя любую, что будет с ним. Он занимался тем, что меня не интересовало, и водил дружбу с теми, кто был мне скучен. То есть, или я остаюсь собой, или я при нём.
– Я решила, что перетерплю и успокоюсь. Это было трудно. Я постоянно думала о нём, не могла спокойно вести себя в его присутствии, хотя со временем достигла такого самообладания, что начала гордиться собой. Пришёл день, когда сердце перестало заходиться в безумии. Хотя, я понимаю, что любила его ещё года четыре после этого. Но разум взял-таки верх, и я вздохнула если не с облегчением, то со спокойствием. И в какой-то момент он ко мне пришёл. Да, сам явился, и долгими экивоками донёс до меня мысль, что вот теперь не прочь со мной встречаться.
– Представляешь?
– Но тогда решение было уже принято. Меня дёргало в те дни особенно сильно. Я уже понимала, что это не мой путь, а сердце всё ещё не желало освобождаться. Я даже писала стихи, и неплохие. Но внешне я была почти спокойна. И, где-то через пару недель, когда он пришёл ко мне объяснять, что вопрос с его бывшей ещё не решён, я даже обнаружила в себе некоторое понимание, за которым он и явился. И я не заплакала, закрыв за ним, отпущенным, дверь. Кажется… Нет, помню, что не плакала. По крайней мере, не сразу.
– Да…
– И знаешь, что получилось? Теперь я уже так привыкла довольствоваться малым, и выть в те моменты погружения, погружения в лужи и сточные канавы, что иного себе не позволяю. Поэтому никто не может в меня влюбиться, поэтому я и уже многие годы ни в кого не влюбляюсь: я привыкла довольствоваться малым, а кому это нужно? Да и мне большего уж тоже не нужно.
История, как история. Нужно только слушать каждое слово, каждую интонацию, и всё-всё запоминать. Она не называла никаких имён, и правильно делала (не все поступают так разумно). Зато говорила так открыто, так мощно, что я видела лицо того, о ком шла речь. Нужно рассказать этому новому малому по кличке Вов, что для него нашёлся еще один из любимой им породы. Властные, неуверенные в себе, нагловатые сердцееды – так он их сам определял.
Но это потом. А теперь.
Вообще, у нас не было принято давать им выбор. Люди вообще очень-очень тонко всё чуют, хотя и выглядят дураками. Но, раз уж один из них попался на крючок кому-нибудь из нас – он этого хотел, точно. Он хочет что-то забыть. Он рассказывает это. Я помогаю ему забыть. Он, растерянный, смотрит на меня и уходит, едва принесут сдачу по счёту.
Вот, а как-то раз один из них встретился с одним из наших, но ушёл, унеся свою память с собой. То ли убежал, то ли в обморок заблаговременно упал, не знаю. Написал про нас каких-то стихов целый ворох, назвал их «Бесы памятства», и умер от белой горячки. Да нет, мы ни при чём, ему просто было полезно кое-что забыть.
Бесы, так бесы, какая разница?
Но вот совсем недавно появилось новое правило: можно спрашивать. Новый парень Вов его придумал. Ты находишь одного из них, ты выслушиваешь историю, а потом можешь предложить свою заботу. Если получаешь отказ, нужно повиноваться и уходить. За ресторан можно не платить: этот Вов прочитал в журнале, что есть люди, которые за выслушивание чужих историй берут деньги. Терапевты…
Вот я и подумала. Может, и правда, спросить её? Я уже видела, что, если помочь ей забыть, она завтра же влюбится в какого-то там Владимира из соседнего дома, и сможет потом выйти за него замуж. Вся штука в том, что, как объясняла Берта, нам-то всё равно. Мы ведь делаем это просто потому, что можем делать. А может и не делать. Правда, не знаю, можем ли не делать… Когда я выхожу в город, становится так неуютно, что мне обязательно нужно кого-то из них отыскать. Правда, я уже пробовала отпускать их, не помогая забывать, ничего с ними не вытворяя, и это взаправду оказалось неважно: главное, найти, а там...
– Послушайте, – начинаю я. – Я могу помочь вам немного облегчить эту боль… Знаете, как гипноз. Я учусь на психолога, и у нас были тренинги.
Ох, я долго училась у Берты этим словечкам! Стольких усилий мне это стоило. После войны было гораздо проще: желающих забыть ужасы было так много, что мы находили, не покладая рук. Конечно, оставались те, кто упорно не желал забывать, но нам было не до них, кругом было полно дел.
А она теперь сидит и смотрит на меня, как бы ничего не понимая. О, это они умеют. Ты говоришь им простую вещь. А они притворяются, что разучились верить, и заставляют тебя сто раз объяснять одно и то же, пока до них снова не дойдёт. Они на самом деле сразу понимают, да-да, я уверена. Но не сразу хотят согласиться.
Поэтому я толкую о нейро-лингвистическом программировании, законе притягивания и аффирмациях, лишь бы только донести до нёе простую мысль: мне можно доверить заботу об её памяти. Нет, это не вредно. Да, память просто станет легче. Нет, для мозга это совершенно безопасно. Называю какие-то фамилии, Берта объяснила, с какими словами рядом их надо ставить, но я так и не поняла, почему. Это скучно.
Наконец, она, вроде бы, соглашается с тем, что такое возможно. Да, она ходила к психологу пару раз. Надо же, сейчас с этим никаких проблем, и это здорово облегчает нам жизнь. Особенно, если психолог не был идиотом.
А она сидит со своим чаем и думает. Несколько раз уточняет у меня что-то. Ну, как ей объяснить, что этот её герой романа просто покинет память, как и всё, что с ним связано. Даже шва на воспоминаниях не останется: я умею латать эти прорехи, вставляя кое-что из всё той же памяти. А если кто-нибудь из друзей напомнит ей, она лишь посмеётся над ними – вот так я умею зашивать память. Вову ещё учиться и учиться, вечно приходит с жалобами, что один из них снова мучается кошмарами. И как только у этого выскочки получилось устанавливать новые правила? Он и в самых простых вещах ещё путается.
Но с ним я ещё разберусь.
Конечно, всего этого ей не рассказать. Поэтому я поясняю про то, что с памятью просто станет легче существовать. Поясняю про сознание и подсознание, боль и принятие боли, короче, только успеваю вспоминать цитаты из книжек Берты. Совершенно ненормальная она, эта Берта. Кажется, не городская, приезжая. Но толк в её лекциях всё-таки есть. Иначе использовать новое правило я бы не решилась: слишком много сомнений и прочего. Помочь ей забыть, и дело с концом. Но так тоже интересно.
А она, похоже, решилась.
Ну вот. Так всю жизнь одна и проходит. Как у них говорят, «в девках»…
Наконец, женщина покидает ресторан. Она долго благодарит приведшую её сюда девушку, даже целует её в щёку на прощание, едва не плача, и уходит. На столе лежит блюдце с двумя замусоленными бумажками и россыпью монет: «Сдачи-не-нужно». Ещё на столе остаётся чашка с остывшим чаем, над которой склонилась девушка.
Может, мы и правда бесы, кто знает? Берта давала мне читать огромную чёрную книгу: Библию. Но я мало что разобрала. Кроме того, с этим новым правилом мы оставляем им свободу воли, и они сами решают за себя. Вов сказал, раньше мы были жестокими, и что людские сердца портятся и усыхают без памяти. А по мне, так они, скорее, перестают ныть от ран.
Я не вижу ничего плохого в том, что мы умеем. Даже наоборот. Ведь люди могут испытывать такую острую боль, а мы можем её убрать. А вернее, то, что её вызывает: память. Вырезать небольшие кусочки памяти, орудуя, как швея, ушивая тут и там совсем по чуть-чуть. Зашивая края так аккуратно, что ничего не заметно – ну, все, кроме новичков и Вова. Но это ничего.
А ещё мы умеем делать такое друг другу. Ближе к утру я приду к старику Очкарику, и попрошу убрать сегодняшний вечер, и её, с именем Татьяна. Всё о ней, кроме, пожалуй, того, что она мне встретилась. Попрошу старика, чтобы он оставил только мимолётный взгляд. А то снова на неё наткнусь, хотя в этом и нет ничего плохого.
Правда ведь: если их всех помнить, свихнуться можно.
(с) чёрт aka AnDary, 2oo9
@темы: Тайнопись, проза, Наблюдения, Творчество, Город
-
-
11.11.2009 в 23:35Очень интересно и красиво. В цитатник.
Мне показалось, или оно немного навеяно Фраем?
-
-
11.11.2009 в 23:46-
-
11.11.2009 в 23:48-
-
12.11.2009 в 13:16Благодарю. Возможно, ибо Фрай, конечно, оставил свой след в моих мозгах. Однако, по большей части это всё-таки длинное послевкусие де Линта.
Psyna
Приятно слышать!
Эльри
Спасибо)
-
-
12.11.2009 в 19:18*уютнее сворачивается клубком в кресле*
Ой, какие же очаровательные бывают бесы... и как бы мне хотелось встретить такого хотя бы раз в жизни...
-
-
12.11.2009 в 21:10-
-
12.11.2009 в 23:14Но ведь и будущее меняется в зависимости от настоящего, которое через мгновение станет прошлым....
-
-
13.11.2009 в 09:20Встретить? А как на счёт услуг?
Да, бесовка получилась симпатичная. Интересно, получилось ли показать её мыслетекстом, как много она сама забыла?
Нелюдь *кивая*
Я вообще с её посылом не согласна, это всё от позиции персонажа. Вслед за Доном, да, я бы хотела повтречать такое существо, но от услуг отказалась бы. Мне и так кажется, что где-то у меня что-то потерялось.
Как со стилистикой? Да, кстати, вопрос выше, выделенный полосочкой, я и тебе задаю.
Kalissidor
Твоими устами глаголет она!
-
-
13.11.2009 в 15:12Знаешь, а я вот в такой категоричности не уверена. Предпочла бы смотреть по ситуации... или вообще не попадать в такие передряги, о которых стоило бы забывать столь радикальным образом.
На счёт стилистики особо распинаться не буду, а вот на предмет повторов текст просмотри, порой одно и тоже слово в двух предложениях подряд режет глаз. Но вылавливается это только после десятой-двадцатой читки или если знать, что искать. Я вчера одну страницу текста час вычищала, прежде чем все повторы убила...
По поводу твоего вопроса... Понимаешь, при первом прочтении я обращала внимание на другой уровень смысла. Надо будет ещё раз перечитать, тогда скажу.
-
-
13.11.2009 в 16:03Ну... Конечно, зарекаться смысла нет. Пока мой взгляд таков, а там...
Спасибо. Да, повторами я больна. Понравилось слово, и само ложится в соседнее предложение.
Хорошо, не тороплю.
-
-
13.11.2009 в 16:08А лучше не смотреть - что там.
Да не только понравилось. Отвлёкся от текста, подумал о чём-то другом и мигом забываешь о том, что уже использовал такое слово. Всякие служебные мелочи или одинаковые союзы. Для меня это сущий бич.
-
-
13.11.2009 в 16:16Ну да, это тоже. Особенно, когда под ухом гудит шеф, рассказывающий очередной триллер из его богатой событиями и приключениями жизни...
-
-
13.11.2009 в 19:33Воспользоваться или нет - зависит от настроения. Время все-таки лечит, поэтому часть того, что когда-то хотелось забыть очень сильно, давно забылась сама, а то, что из этого осталось, почему-то хочется сохранить. Не всегда даже потому, что хорошего было больше, чем плохого, а просто как-то... ну, не знаю. Мне кажется, с потерей части воспоминаний человек теряет часть себя. Взять вот хотя бы нашу тетку. В феврале будет уже 8 лет, как она у нас лежачая и фиг бы с этим, если бы мозги были на месте, а то ж в полном маразме человек. Ей-то хорошо, раз о ней заботятся и ни о чем самой думать не надо, но что это за жизнь такая, когда даже себя толком не помнишь?
Интересно, получилось ли показать её мыслетекстом, как много она сама забыла?
Мне показалось, что там пропасть, в которую вообще лучше не заглядывать.
И в данном случае, с учетом профессии, бесик полностью права. Но все равно как-то за нее печально делается.
-
-
14.11.2009 в 16:55На счёт тётушки, держитесь... Это трудно.
пропасть, в которую вообще лучше не заглядывать — *кивая* Ага, значит, всё-таки получилось! А почему именно печально?
-
-
14.11.2009 в 18:26-
-
14.11.2009 в 18:46Хм, любопытный подход. Я специально построила повествование от её лица, чтобы показать, насколько это необычное существо. Если оно и было когда-то человеком, это давно уже не так. Поэтому, она и оценивает все ситуации с других позиций. А на счёт работы... Учитывая, опять же, особенности личности, да, это может быть и трудно, но это то, что она умеет делать, и, раз делает, зачем-то это нужно и ей самой. Тут не говорится об оплате, но нужна ли она?
-
-
14.11.2009 в 18:49Интригуете, интригуете...
-
-
14.11.2009 в 18:51