A drawer & a honest art-thief.
лава 9.читать дальшеГлава 9. Деньги и торговля
- Было бы очень кстати чего-нибудь поесть, - признаюсь я.
Последний час мы ехали молча, торговец, видимо, ведет кьеу к дому очередного шхаведа. Погода, слегка подпортившаяся с утра, мешает мне определить, который сейчас час – небо заволокло тучами, теперь оно похоже на мятый темно-серый шелк. Кроме того, задул прохладный, резкий ветер.
Торговец не отвечает на мои слова, но через несколько поворотов мы спешиваемся возле высокого трехэтажного здания, на углу которого висит табличка с непонятной надписью «Опaжна кулёмность», а вот под ней изображен многообещающий натюрморт из блюда с дымящимся мясом, каких-то овощей и оплетенной бутылки. Что означает эта «кулемность», применительно к пище, например – мне не понятно, но словцо хорошее.
- Можешь поесть, и старайся оставаться здесь, считаю, я скоро вернусь, - говорит мне торговец, не заходя внутрь. – Еще старайся беречься, - добавляет он и, перейдя на противоположную сторону улицы, сворачивает в подворотню. А я захожу в зал трактира.
Здесь полутемно, из-за узких, низких окон – кроме того, стекло или немытое, или просто мутное само по себе. Под потолком не слишком обширного зала висят два светильника, наполненных каким-то светящимся газом или еще чем, медленно переливающимся и плавно мерцающим, причем, цвет свечения откровенно напоминает слабые ртутные лампы. Столов здесь всего пять, зато они большие и широкие. Внимательно осмотревшись, прихожу к выводу, что заказы здесь принимают официанты, посему не нужно идти к стойке в углу зала, а можно подыскать местечко и усесться.
Я выбираю стол слева от входа, и усаживаюсь почти в самом его начале: дальше, в глубине зала, стол занят компанией из трех оригинальных личностей: их головы и руки отчетливо пернаты, при всем прочем, вполне привычном моему глазу. Увы, пол существ определить не удается – вся троица тощая, и носят они просторные, без изысков костюмы, почти одинаковые. При этом, компания занята некой странной игрой: они перекладывают с места на место разноцветные картонные треугольники, разложенные на столе без очевидной мне системы.
- Просим, - звучно раздается над моим ухом, и я резко оборачиваюсь. Склонившись над столом, среднего роста коренастый тип выжидающе смотрит на меня. Разглядев плотный зеленый передник, наконец, соображаю, кто передо мной.
- Я здесь совсем недавно, поэтому – посоветуйте мне что-нибудь из печеных или тушеных овощей, - объясняю я, следя за реакцией официанта. Тот возводит очи к темному балочному потолку и как-то мечтательно начинает перечислять, словно сам не ел неделю:
- Поджаренные на жире фепра гнелы, жус и картошка…
- Вот. Вот это самое, - тут же решаюсь я. Фепр, гнелы и жус меня немного смущают, но картошка-то!
Официант пожимает плечами и собирается уходить, но я его останавливаю.
- Это сколько будет стоить? – Спрашиваю. А то, может случиться конфуз.
- Десянь-шесть кулей, - сообщает тот, и наконец уходит.
Десянь-шесть… Я так понимаю, это – шестнадцать, припомнив, что Бырло как-то упоминал «тридесянь», что, скорее всего, тридцать. В общем, зря я не уточнила, но просить пояснить на пальцах стало отчего-то неловко. Ну, в любом случае, у меня с собой ровно пятьдесят девять монет, как-нибудь разберемся.
Пока мой обед готовится, я с интересом разглядываю зал. Пернатые господа – или дамы? – продолжают свою игру, азартно вскрикивая. Перья у них короткие, темные, и покрывают кожу там, где обычно растут волосы у простых людей – то есть, голову, тыльную сторону ладоней и предплечья, все остальное скрыто одеждой. Жесты у птице-людей резкие, размашистые, треугольные карты летают в их руках быстро и хлестко. Чуть поодаль, за соседним столом, сидят двое сурового вида мужиков, возле стульев которых стоят здоровущие топоры, компромисс между обычным бытовым инструментом и грозным оружием. Мужики молча что-то пьют, мрачнея чуть ли не с каждым глотком. В другой части зала, у стены, расположился ленивый толстяк. Его стол заставлен пустыми и полупустыми тарелками и кружками разных размеров. Время от времени он прямо руками берет пищу, то с одной тарелки, то с другой, отправляет в рот и методично пережевывает. Потом вздыхает, и снова берется за еду. Кроме всех вышеописанных, в зале сидят еще два посетителя, но оба – в темном углу, спинами ко мне, и ничего примечательного я в них не вижу.
Наконец, мне приносят мой заказ: на широкой круглой дощечке лежит изрядная порция обыкновенного овощного рагу, пахнущего и выглядящего довольно сносно. Официант не задерживается у моего столика, из чего я решаю, что деньги с меня стребуют потом. Успев попросить у него еще кружку воды, я внимательно осматриваю столовый прибор, прилагающийся к порции. Он похож на две тонкие ложки, соединенные черенками в своего рода щипцы, и, помучавшись с ними минуты полторы, я откладываю ложки в сторону и достаю свои давешние палочки, завернутые в тряпицу. Все-таки, посещение китайских ресторанов даром не прошло.
Рагу оказывается даже вкуснее, чем я ожидала. Конечно, хорошо бы попробовать все ингредиенты отдельно, и подождать минут хотя бы сорок, но я так зверски голодна, что теряю осторожность. Может, и зря, конечно, но я ничего не ела со вчерашнего дня. Так что, приложив к рагу кусок выданного знавицей хлеба, уплетаю обед за обе щеки.
Я оказалась так увлечена едой, что замечаю вновь вошедшего уже когда тот проходит к моему столу.
- Та ми знаваше, що устрэтим пригу допрэш скату, - сообщает мне Бырло, грузно опускаясь на стул напротив меня. Я от души улыбаюсь ему, поскольку, со всеми этими разъездами и беготней от рыжих «троллей» я успела уже решить, что мы больше и не встретимся. В его обществе все как-то легко и просто, что не может не освежать уставшую от впечатлений голову.
Бырло, поерзав, устраивается на стуле, вытирает широкие лапы о свои же бока, и, подозвав официанта, заказывает «фeпрово колено». Потом осматривает зал и, пробурчав что-то про себя, интересуется:
- Та де жеж Ал-трр-хейнт пропаше?
- Понятия не имею, - отвечаю, - оставил меня у порога, а сам ушел куда-то. Да, и… Что такое скат?
- Дык, - Бырло басовито усмехается, - е когда Жарх уходише и становише ноч. Та-а… Уси в граде стрекоташе, що быв шхавэдец убывав, та иго шха расползавше. Таке долги лазни не бывавше, - поясняет зверь, осматривая зал. Сидит он, чуть сгорбившись, уши касаются столешницы, широкая морда выражает слегка настороженную заинтересованность. Меня, в общем-то не спрашивали, но я все-таки вкратце рассказываю, что видела на Кошской - просто чтобы поделиться. Бырло особенно нечего добавить, он только сообщает загадочно, что "вот сего дня усё и начинашше", с изрядной долей усмешки в голосе.
Я с удовольствием доедаю рагу, аккуратно подобрав все крошки кусочком хлеба, и допиваю воду. Как раз является официант с «коленом» (это, между прочим, чья-то огромная нога, обжаренная, скорее всего, не вертеле), отдает заказ Бырло и, забрав мою посуду, напоминает «десянь-шесть и вода на два». Ага, момент расплаты. Что ж, посмотрим, права я, или нет. Отсчитываю восемнадцать монет, высыпаю в сложенную лодочкой ладонь. Мужик старательно пересчитывает монеты, радостно мне улыбается и отбывает. Хм, он, что, не ожидал такой точности? В общем, ладно, видимо, все в порядке.
- Кулёма? – спрашивает Бырло. Гляжу на него непонимающе, и он поясняет: - Хто держаше у кощеле многия кули, е называеше кулёмою.
- Я? Почему? – интересуюсь сквозь улыбку. В детстве меня отец называл кулёмой, когда я в делала что-то не так или роняла, или бывала недостаточно ловкой.
- Подавале отсчитавше двадесянь-чотыре кулей, - Бырло, кажется, начинает сомневаться в моем разуме, по крайней мере, смотрит он на меня с некоторой неуловимой жалостью.
- Как? Шестнадцать и два…
Бырло начинает смеяться. Он делает это со вкусом, смех поднимается откуда-то изнутри, ноздри трепещут, из-под верхней губы торчит кончик языка. Я медленно краснею. Я же математик. Ну, ладно, инженер. Уж считать-то! А, черт с вами. Улыбаясь сквозь смущение, прошу его научить меня.
- Прига, будэ урэмя, раскажиме про своу дом, де считаэ не умеше! – Бырло, вроде бы, и видит, что мне неловко до крайности, но хохотать перестает не сразу. – Вут внимаше…
Он некоторое время копается где-то в шерсти живота – неужели, это сумчатый зверь? – потом достает небольшой плотный кошель, и высыпает на стол несколько монет. Отделяя от кучки по одной, он начинает перечислять:
- Едын. Двэ. Тры… - и так далее. Но, дойдя до седьмой, уверенно произносит, - десянь, - и идет дальше. – Десянь-едын. Десянь-двэ.
Я смотрю, как завороженная, а зверь продолжает, как маленькому ребенку, втолковывать:
- Десянь-шесь. Двадесянь. Двадесянь-едын…
Он дошел до «тридесянь-пят», когда я, наконец, «отмираю» и поднимаю руку, останавливая зверя. Семиричная система счисления. С ума сойти.
Значит, так…
В итоге, я насчитала 6 лишних монет, отданных официанту зазря. Наше восемнадцать – это их двадцать четыре. Потрясающе. Бырло опять похохатывает, а я развожу руками, проникаясь красотой момента. Заодно припомнила словцо «кулёма» - то есть, «богач», и наконец расшифровала название заведения: «Опaжна кулёмость» - это, вроде как, «богатство осени» или «осенние дары». Осталось только головой качать, да наслаждаться смеющимся Бырло, впрочем, он уже принимается за еду, аппетитно вгрызаясь в истекающее соком «колено».
На улице меж тем начинается небольшой, но быстро усиливающийся дождик. Один из официантов, кажется, тот самый, облагодетельствованный чаевыми, прикрывает дверь, хлопающую под порывами ветра. В зале становится еще темнее, и заметно прохладнее – пока ждала заказа и ела, я снимала куртку, теперь накидываю ее на плечи.
- Сейчас тут осень или вес.. Эмм… Oпажень или лaзень? Или, э, жарило? – Интересуюсь я, улучив момент, когда Бырло, обглодав изрядную часть поджаристой ноги, откладывает ее на тарелку, и утирает губы.
- Ястимо, опажэнь, - отвечает он, благодушно вздыхая. То есть, скоро будет, как там… студень? Зима, в общем. Надо бы одеждой обеспокоиться.
Дверь открывается, на пороге я вижу успевшего уже промокнуть Тррхе, и прикидываю, что нужен еще и зонт, ну, или плащ какой. Торговец проходит к нашему столу, и усаживается на соседний стул.
- Нашeд? – Интересуется Бырло.
- Не так, - недовольно отвечает торговец, отжимая волосы и вновь собирая их в изначально растрепанный хвост. – Еще один из нас убит.
Мы сидим в молчании какое-то время, только торговец заказывает себе что-то поесть. Я не знаю, как связаны между собой шхаведы, я вообще дурак дураком и уши у меня, соответственно, холодные. Ситуация настораживает все больше. Опять же, понятия не имею, как часто тут вообще убивают. За последние четыре дня я имела дело с шестью покойниками, имея ввиду грабителей, и включая в список двух убитых сегодня шхаведов. Для меня это как-то слишком.
- Какие теперь у нас планы? - Интересуюсь.
- Остаются такими. Буду дальше искать, - отвечает торговец. Я так понимаю, искать он будет все тех же, эмм... шхаведов.
- А... Кто-нибудь будет заниматься поимкой убийцы? Здесь это вообще принято?
- Нет обычно, - бесстрастно сообщает Тррхе. И поясняет, - когда кто-то желает мстить за убитого, он это будет делать, или договариваться с кем-то, если не способен сам. Теперь это интерес шхаведов града, полагаю, они будут договариваться с забойцами, если еще не делают так.
- С кем? - Переспрашиваю, и мне отвечает Бырло:
- На Ал-трр-хейнта глядише, он е хваташе щха, держаше у кощеле. А забойтца не хваташе - убиваше токмо. Та ишшо забойтца, случаеше, забивав ена и инакого каго, когда договор е.
Прикидываю, что забойцы - это вроде как охотники на шха, и наемные убийцы впридачу. Опасные, пожалуй, ребята.
Тррхе тем временем доедает свою порцию, и, расплатившись, уточняет:
- Вы успешно поели?
Я киваю, Бырло довольно урчит, и торговец собирается на выход. Я в очередной раз выглядываю на улицу сквозь мутное окно, и, спеша за спутниками, интересуюсь:
- Мне нужно плащ раздобыть, или зонт. И сапоги, - добавляю задумчиво, когда с порога веет холодным, свежим ветром и сыростью. - Где это можно найти?
- Не уразумел слово "зонт", остальное будем находить в лавке за углом, - отвечает торговец, а я принимаюсь за трудное математическое упражнение - сколько у меня осталось денег, и сколько их в местной "системе координат", выходит чуть больше "шести-десяни" монеток.
На улице по-прежнему моросит дождь, мелкий и неприятный. Поплотнее закутываюсь в куртку, и старательно обхожу лужи - возле трактира выложен деревянный настил, худой и местами разбитый, а кое-где погруженный в непросохшую со вчерашнего воду.
Лавка за углом оказывается небольшим запущенным магазинчиком, темным и до того заваленным всякой всячиной, что я теряюсь. Тут одежда и обувь соседствует с какими-то удивительными и непонятными вещами, назначение которых я не могу вообразить. Впрочем, если здесь встречаются такие существа, как, например, Бырло, почему бы не быть и тем, кому требуются сапоги пятидесятого размера, рассчитанные на трехпалую широкую лапищу, или перчатки на семь пальцев, или... вот это непонятное сооружение из кожи, ткани и меха, ни на что вообще не похожее.
Вещи громоздятся повсюду; часть одеяний, как богато отделанных, так и очень простых на вид, вывешены на стоячие вешалки, другие свалены в кучи, занимающие прилавки и открытые корзины. Кучи собраны по признакам, которых мне не понять - шикарная, словно шелковая, рубашка лежит там же, где виднеются широкие и грубые шерстяные штаны.
Где-то в глубине лавки происходит движение, и из-за прилавка показывается удивительное существо, карлик, чьи руки непропорционально длинны и покрыты крепкой, широкой чешуей - словно он надел громоздкие латные перчатки. Кроме того, карлик краснокож, коренаст, скуластое лицо его выражает суровую сосредоточенность. Из одежды на нем только черный фартук, такой длинный, что лишь немного выглядывают из-под подола босые ступни с внушительными черными когтями на пальцах. Пока разглядываю продавца, тот успевает подойти, критически меня осмотреть, и сообщить решительным тоном:
- Да будет прыге известно о сезонных скидках на мягкие домашние туфли, если прыга, конечно, разумеет, о чем речь.
- Разумеет. А нет ли сезонных скидок на прочные непромокаемые сапоги? - Полушутя спрашиваю, не в силах сдержать улыбки в ответ на столь суровый тон. Благо, продавец не обижается; потирая безволосый подбородок своей черной бронированной ручищей, он внимательно изучает мои ноги так, словно ему предстоит с ними драться. Затем, сощурившись, уточняет:
- Ноги прыги - прямо эти, или сие только обувь?
Найдя опору в высокой корзине, снимаю ботинок и являю продавцу ступню в не слишком свежем носке, который потом тоже снимаю - дабы он не подумал, что носок является частью меня. Карлик сжимает губы, не то в недовольстве, не то в решимости, и разворачивается, куда-то направляясь. Мне
остается только изумиться тому, что на нем, кроме фартука, действительно больше ничего нет.
Отойдя к одной из корзин, продавец начинает извлекать из нее какие-то рубашки, ленты, ремни. Пока оно копается в вещах, я осматриваю магазин. У входа, где что-то перебирает на прилавке Тррхе, выставлены две вешалки с табличками "традиции землепашцев" и "украшение для поля", на вешалках - потасканного вида просторная рубаха, безразмерные штаны и шикарный длинный кафтан, расшитый зеленым и оранжевым. Надо сказать, "украшение для поля" выглядит действиетльно богато. Далее я вижу "набор зверолова" (широкие грубые сапоги, безграничная шляпа с висячими полями и стеганые рукавицы, жизнерадостно расшитые цветочками, как кухонные прихватки), "сезонное сочетание" (шлепки-вьетнамки и плащ-палатка) и "защита на случай опасности" (оригинально скрепленные ремни, кое-где отягощенные приклепанными к ним литыми пластинами нежно-голубого металла). От созерцания меня отвлекло неожиданно мягкое прикосновение огромной когтистой руки.
- В дождь и холод прыга может остаться в тепле, - с этим комментарием продавец протягивает мне самые невероятные из вообразимых сапогов. Если бы их предложили Мерилину Мэнсону или Тило Вульфу*, те б за них отдали любые деньги. Черные, никак не ниже середины бедра, это сапоги из гладкой плотной кожи, и шнуровка их начинается едва ли не от мысков. Возможно, Тило был бы несколько расстроен невысоким каблуком, но мне именно такой и нужен. С интересом примериваю, прислонившись к той же корзине, и изумляюсь меткому взгляду карлика: сапоги сидят на ступне с удобством домашних тапочек - при том, еще и любимых. Сколько же стоит эта роскошь? Я более чем уверена, что непомерно.
- Шесть-десянь кулей, и прыга станет владеть сапогами, - отвечает карлик, смягчившись от очевидного эффекта, который произвели на меня эти сапожищи.
А ведь он просит почти все мои деньги. Конечно, теоретически, я могу продать или прямо карлику и предложить украшения бандитов или нож, но. Я как раз припоминаю, что говорила мне знавица - что-то в моей сумке есть полезное, вроде, амулет какой-то. Пока я размышляю, Тррхе оплачивает найденные где-то на прилавках перчатки, а Бырло, добрительно отозвавшись о сапогах, просто бродит и разглядывает все подряд, оценивая то одно, то другое.
- Таки рэдкости, така кулёмность усякой вещи, - задумчиво бухтит он, копошась в корзине неподалеку. - Не то що прига, усякый ен возрадуеше.
После этой фразы что-то в голове у меня щелкает.
- Мастер, - вкрадчиво обращаюсь я к продавцу, - предлагаю в обмен свою обувь. Ботинки прыги, - продолжаю я, вертя в руках левый и любовно отирая его штаниной (он, конечно, грязноват, но зато мокрый, легко вытирается), - что думаешь?
Карлик аккуратно принимает ботинок и начинает его тщательно рассматривать, с самым скептическим видом. Я предполагаю, что он же сам и шьет некоторую часть своего товара, настолько придирчив и внимателен карлик в осмотре.
- Шитье ужасает, - признает он через минуту. Я уже готова расстроиться, и начинаю прикидывать, готова я все-таки выкупить сапоги или нет. Но карлик продолжает, - а вот это... - Осторожно орудуя когтями громоздкой кисти, он аккуратно перебирает замок "молнии". - Это любопытно, так. Работает это каким образом?
Присев на корточки, дабы не возвышаться над продавцом, объясняю ему, как устроена "молния": как и всякий в детстве, я однажды раскурочила замочек, чтобы понять, как же оно работает. Карлик слушает внимательно, сдвинув брови и сжав рот.
- Обмену быть, - изрекает он, принимая мой ботинок. - За байку о дивном замке можешь брать еще одну вещь вдобавок.
Еще раз возблагодарив помянутую знавицей удачу, кое-как упаковываюсь в рокерские сапоги, отдаю продавцу второй ботинок, предварительно тоже вытерев его, и выбираю себе плотную зеленую накидку с капюшоном. Уточнив у Тррхе, что "такая мокнет мало", сообщаю карлику, что выбор сделан. Я было собралась рассказать ему еще про что-нибудь эдакое, например, про зонт (если Тррхе не был в курсе, что это такое, возможно, их тут не придумали), но останавливаю себя. Этот мир удивителен и непредсказуем, мало ли, где мне понадобится знание о зонтах. Возможно, это жадность, но я слишком опаслива до таких вещей.
Перед выходом уточняю у карлика название его магазина и точный адрес - кто знает, может, мне еще что-нибудь из одежды понадобится. Карлик педантично сообщает: Тропа Мразов, Дом под Крышей (он выделяет голосом эти слова, значит, это своего рода ориентир), лавка называется "Тряпошня Рыпы". "Рып - это имя?" - Спрашиваю. "Нет, имя - это будет Рыпа," - уточняет продавец.
Наконец, раскланявшись с ним, мы выходим.
______
Мерилина, полагаю, знают все, а Тило Вульф - солист немецкой готик-рок группы Lacrimosa.
Содержание:
Глава 1. Мосты, ножи и телеги.
Глава 2. Голоса, дома и снова телеги.
Глава 3. Вечер, дождь, встречи.
Глава 4. Колдуны и копыта.
Глава 5. Чудовища, реки и дороги.
Глава 6. Звери.
Глава 7. Заботы и советы.
Глава 8. Улицы, дома, башни...
@темы: Шрифф, Творчество
-
-
07.08.2008 в 23:40-
-
08.08.2008 в 09:36Благодарю, приятно слышать)
___
черт
-
-
08.08.2008 в 21:28-
-
08.08.2008 в 21:30А тебе - за приятные слова. И, как говорится, 2b continue